Картинно прижимая маленькие лапки к груди, БАБ жалостливо произносил: "С утра на ногах. Ни росинки во рту. Дайте стакан чаю. Пожалуйста"

Он любит про себя – так, слегка уничижительно. А мне всякий раз хочется ответить: «Ну, какой же вы – смертный? Вы — евангелист. Это теперь всякий знает»

Но вот это все очень образно и очень справедливо подмечено.

Только одно замечание на полях – к вопросу о том, как проникал БАБ во властные кабинеты.

Витает миф, что в середине девяностых он уже открывал ногами двери кремлевских кабинетов, чтобы потом – вальяжно рассевшись в кресле хозяина – немного поруководить страной.

Страной, ему возможно, рулить действительно удавалось, а что касается проникновения в кабинеты, я наблюдала этот процесс несколько раз. И всякий раз отдавала должное Борису Абрамовичу.

Происходило все так.

БАБ появлялся в приёмной, с неизменным сиротливым портфелем. Вернее будет сказать: портфель производил впечатление сиротливого, и даже слегка потрепанного, хотя, наверняка таковым не был, и вообще – был произведен в каких-нибудь самых что ни на есть эксклюзивных мастерских Brioni. Но впечатление скалывалось именно такое: сиротливое. Может быть, дело было в том, как именно БАБ держал свой портфель – а держал он его в слегка согнутой руке, плотно прижимая к телу. Так держат портфели мелкие чиновники, скромные сельские учителя, услужливые порученцы, так, наверное, носил свой портфельчик – если он у него был — Акакий Акакиевич. При этом – если случалось БАБу открыть свой портфельчик, из того немедленно сыпались какие-то документы и просто клочки бумажек. Ещё у БАБа был телефон – такая, знаете, большая серенькая Моторола, из первых, мобильных, с крышечкой — который беспрестанно звонил. И БАБ, зажимая портфель под мышкой, торопливо откидывал крышечку, полушепотом бросал в трубку: «В Кремле…» или «В приёмной NN…», «не могу говорить», но потому все же говорил, в своей обычной манере: скороговоркой – неразборчиво и сумбурно.

Потом он усаживался в приёмной и начиналось ожидание.

Именно ожидание, а возможно, даже Ожидание, как процесс, потому что длилось оно иногда часами.

За это время БАБ непременно пристраивался к АТС-ам, телефонам правительственной связи, или вертушкам, которые у самых высоких должностных лиц в государстве были «выведены» в приёмные. При том, чем выше рангом был чиновник, тем более серьёзные вертушки дозволялось ему переключать на секретарей.

Серьёзность вертушки – к слову уж – определялось (да, полагаю, и сейчас определяется) количеством чиновников, имеющих таковую.

Скажем, самая «крутая» вертушка – АСТ ПС ( правительственной связи) насчитывала, по-моему, всего 35 абонентов и действовала по принципу «барышня,Смольный», то есть достаточно было просто снять трубку и сказать телефонистке, кто именно тебе нужен – в течение трёх-пяти минут человека находили, где бы он не был.

Потом следовала АТС-1 – человек 100 или 200.

Потом АТС-2 – это, наверное, около 1000. А может – с учетом депутатов — и больше.

Была ещё ПТС ПМ (правительственная междугородняя), обеспечивающая связь с региональными элитами.

Сейчас – расписывая эту забавную телефонную иерархию — тихо хихикаю. Потому что сильно напоминает тимуровские забавы.

Но люд чиновный — и я когда-то не была исключением – относится к этим архаичным телефонным аппаратам цвета слоновой кости с серебристым гербом России на диске – с огромным пиететом.

Потому как аппаратная жизнь – это,в сущности, игра с очень строгими правилами, и атрибутика — одно из правил, а вернее – целый раздел в своде правил. К нему же относятся пресловутые «мигалки», и номера с флагами и без. Кстати, вокруг вертушек – возни не меньше, просто стороннему взгляду она не заметна. Это сугубо подковерная, беззвучная возня. Невидимые миру слезы.

Так вот, пристроившись к вертушке, БАБ начинал интенсивно названивать и что-то тихо неразборчиво бормотать в трубку. Коротко. Почти телеграфно. Потому что важно было не содержание беседы, а факт звонка. И обзвонить, поэтому, следовало как можно большее количество людей.

Кстати, в какой-то момент, он, по-моему, выклянчил у Коржакова АТС-2 для себя, и телефон установили, то ли в доме приемов Логоваза, то ли – на даче в Александровке, потому рабочего кабинета – в прямом, собственном смысле слова – у БАБ, как ни странно, не было.

Но — всему приходит конец — в какой-то момент ожидание завершалось маленькой победой.

Дверь кабинета открывалась, хозяин появлялся на пороге, провожая посетителя, или — по каким-то своим державным надобностям – выглядывая в приёмную.

Естественно следовало рукопожатие.

А дальше цепкая лапка БАБа ловко перехватывала державное лицо под локоток. При этом он сыпал словами, понять из которых было практически ничего не возможно, кроме одного – дело не терпит отлагательств. И это, разумеется, дело государственной важности. А вернее – архи государственной архи важности.

Хозяин кабинета иногда пытался сопротивляться, иногда вяло принимал визитера, как неизбежное, но БАБ всегда держался крепко и не выпускал руки государева человека, пока не оказывался в кабинете.

Потом начинался короткий спектакль одного актёра, игравшего всегда одну и ту же пьесу, но всегда – с неизменным успехом.

Усевшись возле стола, БАБ, в измождении, растекался по стулу, и картинно прижимая свои маленькие лапки к груди, жалостливо произносил:

«С утра на ногах. Ни росинка во рту. Дайте стакан чаю. Пожалуйста»

За фразеологию сейчас не ручаюсь – с тех пор, как наблюдала эту сцену, прошло уже больше десяти лет — но по смыслу, а — главное – интонационно все совершенно точно.

Теперь представьте себе обычного – пусть и наделенного высокими властными полномочиями — российского мужика, который в подобной просьбе откажет.

Я таких не встречала.

Приносили чай.

К нему – непременно чего-нибудь перекусить.

Тут были варианты – у Филатова, к примеру, дело ограничивалось печеньями, у Егорова потчевали простецкими бутербродами с вареной колбасой, у Коржакова – были в чести горячие бутерброды с сыром.

БАБ аккуратно, как белочка, брал угощение двумя лапками, мелко, часто откусывал, продолжая говорить с набитым ртом.

Понятно, что человека, пьющего чай не выставят, пока чаепитие не закончится.

Стало быть, в распоряжении было, как минимум, минут сорок.

БАБ руководил страной.

Последнее – без тени улыбки.

Он умел убеждать, заговаривать, обволакивать, стращать, рисовать впечатляющие картины, сочные образы, прогнозировать ярко и убедительно.

Сорока минут, полагаю, иногда хватало с лихвой.

Такие были времена, как говорит теперь Познер.

Такие нравы.